22-летний Ярослав четыре года недвижимо лежит в областной больнице. Каждый день, утром и вечером, к нему приходил отец, подполковник Муренко
С 2017 года в областной больнице между жизнью и смертью лежит 22-летний Ярослав Муренко. Не в результате аварии или драки. Обычная операция по удалению аппендицита привела к фатальным последствиям. Ярослав учился в Полтаве на стоматолога, был здоровым парнем, полным сил, энергии. Потом — врачебная ошибка, клиническая смерть, кома, в результате — вегетативное состояние. Родители и врачи рядом и делают, что могут. Но беда в том, что сделать ничего нельзя. Только надеяться на чудо.
— Это случилось третьего декабря 2017 года. В Полтаве, в районной больнице, — говорит 45-летний Сергей МУРЕНКО, подполковник, начальник отдела планирования управления теробороны оперативного командования «Север». Разговариваем в конце ноября 2021 года у дверей реабилитационного отделения областной больницы (правильное название «Отделение физических методов лечения, медицинской реабилитации и паллиативной помощи»), заведующий — Сергей Сергеев.
— Что произошло? Он не вышел из наркоза?
— Не так. В операционной Ярослав вышел из наркоза, отвезли в палату. Он еще пребывал в сонном состоянии. Его оставили. И сын умер. Клиническая смерть длилась более 15 минут. Нет, официально на бумаге расписано все хорошо, правильно. Аллергическая реакция на обезболивающее. Но на вопрос, зачем сразу после выхода из наркоза кололи обезболивающее, никто не ответил.
А повреждение мозга произошло, когда он умер. Там, в Полтавской районной больнице, сразу после операции, в палате.
Профессора в Киеве, куда я бросился за помощью, потом объяснили мне, что было. По их мнению. Открыто, в глаза, сказали: его рано экстубировали.
* * *
Экстубация — удаление, ранее введенной во внешнее или внутреннее отверстие тела, трубки. Перед операцией пациенту делают наркоз. Может быть общий, может быть спинальная анестезия. При эндотрахиальном наркозе через горло вводится трубочка в дыхательные пути, человек находится на аппарате искусственной вентиляции легких. Плюс препарат в вену.
* * *
— То есть забрали трубку аппарата ШВЛ изо рта, из трахеи, когда его легкие еще не развернулись, — продолжает отец. Вытянули, оставили без присмотра, сыну не хватило кислорода, и он отключился. А когда о нем вспомнили, было уже поздно.
— Сейчас Ярослав в коме?
— Нет. Вегетативное состояние. Глаза открыты, а что он видит и чувствует — никто не знает.
Через сутки сына из районной больницы перевезли в Полтавскую областную больницу, в реанимацию. И областная его вытянула. Сначала погрузили в медикаментозный сон. Через неделю попытались вывести — не пошло, не захотел. Немного продолжили. И он сам вышел из комы через два с половиной месяца.
Здесь в отделении за ним ухаживают. Я прихожу утром и вечером, часов в восемь. А утром до восьми, в восемь мы уже завтракаем. Кормлю его через зонд.
— Каждый день на протяжении четырех лет?
— Четыре месяца я был возле него там, в Полтаве, когда сын лежал в реанимации. Потом перевез сюда. Да, каждый день. Делаем растирания, массажи. И медперсонал без меня тоже делает это на протяжении дня. То же самое, когда лежали здесь в больнице в другом отделении реабилитационной терапии. А в этом отделении мы год.
— Есть клиника, где вам обещают помочь?
— Нет. Никто уже ничего не обещает. Мы обращались очень много куда: по всей Украине, в киевские больницы. И за границу документы отправляли, в Израиль, в Германию.
Разве что Он один поможет, — Сергей Павлович кинул взгляд вверх. — Но если думать и понимать все это, со стороны здравого смысла и со знанием физиологии человека, то головной мозг — единственный орган, который не имеет функции восстановления. 15 минут клинической смерти — очень сильное повреждение.
— Что дает вам силы в такой ситуации?
— Я его отец. Я муж. Ярослав, кроме меня и мамы, никому не нужен. Никому.
— Он ваш единственный ребенок?
— Есть еще младший, ему 13. Здесь ни разу не был. Он его боится.
— Мы можем посмотреть на Ярослава?
— Не нужно.
Сергей Павлович — из Киевской области. Жена Анжелика Муренко —из Одессы. В Чернигове живут на съемной квартире.
28 лет службы. Был в АТО. Когда вернулся из Мариуполя, повез сына поступать в Полтавский медицинский университет. Все складывалось счастливо: Ярослав поступил, куда хотел, учился. А на втором курсе случилась трагедия.
— Все будет хорошо, — улыбаясь, тяжело вздыхает мужчина. Он на удивление спокойный, доброжелательный. — Надежда всегда должна оставаться.
Поначалу многие спрашивали, что да как: друзья, знакомые. Первое время я даже родным запретил звонить. Потому что каждый раз об этом говорить было очень тяжело. Еще тяжелее вспоминать те два с половиной месяца комы, когда говорили, что он вообще жить не будет.
— Вы довольны уходом тут?
— Плохого сказать ничего не могу. Но все родители хотят для своего ребенка самого лучшего.
— Четыре года — немалый срок. Бывает, в больницах отключается свет, случаются пожары, лекарства могут перепутать, не то вколоть, потому что флаконы похожи…
— Тут такого не было. Весь медперсонал меня хорошо знает. А я знаю, сколько, где, каких таблеток лежит, сколько капель в бутылках и тому подобное. Все знают, что я буду тут утром, вечером и если надо, ночью. Со мной не шутят.
— Ярослав зависит от подачи электричества в больницу? Он подключен к какому-либо аппарату?
— Нет. Единственное — трахеостома. Трубка, через которую он дышит. Периодически надо забирать мокроты с помощью аппарата для отсоса, который стоит возле него.
— Вы говорили с врачами, как долго это может продолжаться?
— Как Он решит. При нас, в реанимации хирургического корпуса, женщина пролежала 12 лет. Все зависит от ухода. Мне в Киеве прогнозировали от двух до пяти. Я реально смотрю на вещи. Но я вижу, что тут все по-другому, люди в таком состоянии могут долго жить. Хоть так.
— Дорого обходится содержание тут?
— Нет, бесплатно. Частично бывает, покупаю какие- то пеленки, прокладки. Достаю лекарства, недоступные в больнице. Только для сына. Никаких добровольных взносов не требуют.
На сегодняшний день, конечно, трат не так много, как поначалу. В Полтаве выходило по 10-20 тысяч гривен в день. Люди помогали, кто хотел и мог.
— Но тогда вы еще пытались его вылечить…
— Мы и сейчас пытаемся, — поправил Сергей Павлович. — Просто помощь перестали просить. Стало не по себе, когда я взял телефон Ярослава, по работе надо было документы пересылать, а пошли разговоры, что это я себе на те деньги купил, что люди сыну собирали. И говорил не кто-нибудь, а те, с кем я из одной миски ел.
На работе относятся с пониманием. Бывают ситуации, когда мне нужно срочно отлучиться из-за сына. Без проблем.
— Домой Ярослава за эти четыре года не забирали?
— Ни разу. Еще в том корпусе были попытки одного врача отправить нас домой. Я предложил: «Вывозите во двор, будем думать, что делать дальше».
— Нужны ли еще средства, чтобы улучшить состояние Ярослава?
— Средства… Да, они идут на его содержание. И не помешали бы.
* * *
Ярослав — инвалид первой группы. Инвалидность время от времени нужно подтверждать. Год назад парня в вегетативном состоянии пришлось везти к экспертам. Как всех. Эксперт поводил пальцами перед лицом. Вздохнул: «Увозите».
* * *
Без надежды нельзя. Если кто-нибудь захочет оказать помощь, реквизиты отца Ярослава:
карта «ПриватБанка»: 5168 7420 2379 5036.
