“ПОКА ПОСЛЕДНЕГО СОЛДАТА НЕ ВЕРНУТ ИЗ ПЛЕНА, ЖЕНЮ ПОГИБШИМ НЕ ПРИЗНАЮ”
Головна » Війна » “ПОКА ПОСЛЕДНЕГО СОЛДАТА НЕ ВЕРНУТ ИЗ ПЛЕНА, ЖЕНЮ ПОГИБШИМ НЕ ПРИЗНАЮ”
22.07.2021 | Війна
Мать и невеста ищут пропавшего без вести Евгения Савенко
Когда пропал, ему было 24 года. Сейчас — 31. До сих пор не нашли ни среди живых, ни среди погибших. Не обнаружили среди пленных. Черниговец Евгений Савенко, механик-водитель 5-й роты 2-го батальона первой отдельной гвардейской танковой бригады, пропал 18 ноября 2014 года под донецким аэропортом.
«Сепары подбили два наших танка. Все спаслись, а он исчез…»
— Мы были прикреплены к 93-й бригаде. Нашу роту называли танкисты-киборги. Прикрывали каждый въезд-выезд в аэропорт двумя-тремя танками. Подвозили туда продукты, медикаменты, боеприпасы, воду, — рассказывает нежинец Евгений Луняк, преподаватель историко-юридического факультета Нежинского государственного педуниверситета. Был заместителем командира 5-й танковой роты. — Путь к аэропорту — по взлетной полосе. Все это было достаточно сложно, потому что сепаратисты понаставили много мин, на которых наши танки подрывались. Особенно когда полосу припорошило снегом.
Жили как одна семья, спали рядом на деревянных нарах, в спальных мешках. Занимали покинутые дома. Именно тогда, когда пропал Женя — базировались в тракторном ангаре в Песках.
Аэропорт был в окружении. С сентября начались горячие бои за ДАП. Постоянно там находились 30 – 40 человек, которые вели оборону. Остальные работали на обеспечение, вывозили раненых и погибших.
Евгений Савенко пропал 18 ноября вечером. В тот день два наших танка должны были выехать в аэропорт, — продолжает Луняк, — Т-64, водителем которого был Евгений, и «Булат» (более современный вариант этого же танка). «Булат» подъехал достаточно близко к новому терминалу и был подбит из ПТУРа (противотанковая управляемая ракета). Машина загорелась, и экипаж ее оставил. Успели забрать документы, оружие. Отошли к нашим позициям в сторону Песок.
Танк Жени Савенка подбили как раз при въезде на взлетную полосу. Наши бойцы, которые в это время находились на позициях, видели (с высотки, в тепловизор), как Женя вылез из танка и пополз в сторону. Вряд ли тогда был ранен, потому что выбрался быстро. Он выскочил первым, танк в этот момент уже горел. Командир и наводчик тоже выбирались, они получили сильные ожоги. Женю не видели. И не нашли, куда он делся: стемнело, был туман. Решили ползти к нашим позициям. Но Жени и там не оказалось.
К аэропорту он добраться не мог: это далеко, и там все простреливалось. Его бы расстреляли по дороге (или свои, или чужие). Но тело не нашли. Где он мог оказаться? Ему было хорошо известно, где находятся наши позиции. Там есть канализационные люки, по ним и подземным ходам-трубам мог попасть куда угодно (бойцы рассказывают, что эти люки и трубы многим помогли выжить, авт.). Они проходят под всем аэропортом в разных местах. Теоретически и в аэропорт попасть мог. Но сомневаюсь — на тот момент большую часть территории вокруг аэропорта контролировали сепаратисты. Канализационные люки они в первую очередь проверяли.
Как только началось перемирье и «Черному тюльпану»* разрешили въезд в аэропорт, я обратился к ним, дал опись Жени: в чем был одет, как выглядит. Просил тут же сообщить, если будет найдено подобное тело или останки. Они вывезли достаточно много убитых. (Евгений Савенко — парень приметный. Ростом метр восемьдесят, накачанный, и главное — рыжеволосый. В АТО еще и бороду рыжую отпустил, — авт.)
— Сомневаюсь, что Женю надо искать в аэропорту, — считает Евгений Луняк. —Исчез. А куда – неизвестно. Хочется верить, что он среди живых. Конечно, много времени уже прошло.
Это для нас больная тема, Женя Савенко. Когда встречаемся с бывшими сослуживцами, спрашиваем другу друга, что о нем слышно. Регулярно смотрим списки на обмен, Жени там нет. Никакой информации о нем. Уже пробовали через СБУ что-то узнать. Даже через сепаратистов, — есть же какие-то контакты. Та сторона говорит: у нас такого нет.
Нет, и не знаем, где
Евгений Савенко до войны жил на Шерстянке. В небольшой квартире –малосемейке, с мамой Людмилой Ивановной и девушкой Аленой. Открыла 50-летняя Людмила Савенко. При словах о сыне глаза наполняются слезами.
— Жени нет уже четвертый год (разговор был в 2018 году, но не нашелся до сих пор). К кому только не обращались…
Людмила Ивановна в квартире одна. Две комнаты, а кухня общая, одна на весь коридор. Дом — бывшее общежитие.
— Жилье ведомственное, получал муж от МКиМО (черниговский завод металлоконструкций и металооснастки), работал там слесарем по металлу. Сыну было 2 года, когда сюда въехали. 15 лет назад муж погиб, сбила машина. Кроме Жени, детей у нас не было.
Евгений закончил радиозаводской техникум, специальность — механик.
— В армию я его не хотела отпускать. И не забрали бы: он же сирота, без отца. А Жене очень хотелось служить, и он пошел на контракт. Сначала учебка в Десне. Потом Гончаровское, танковые войска. Видела, что это его: сын стал серьезным, организованным. Никаких гулек.
Отслужил три года, осенью закончился контракт. Мы хотели найти службу в Чернигове. Пока был дома, закончил водительские курсы.
С Аленой Загабой Евгений познакомился еще в Гончаровском. Она из Репкинского района, приезжала к брату, который служил с ним. Понравились друг другу, встречались. Потом, когда приехала учиться в Чернигов, в училище, стали жить вместе. Так и осталось, теперь они с мамой Жени ведут его поиски. 22-летняя Алена работает в ресторане «Сварог» (что в селе Красное) барменом. Раньше там работала Людмила Ивановна, сейчас — кондитером в мини-маркете на улице Малясова.
– Она у вас как невестка, или как квартирантка? Берете с нее квартплату?
– Алена мне как родная, – говорит Людмила Савенко. – Я в компьютере не разбираюсь, она много мне помогает. Какая квартплата, о чем вы говорите.
«Не думали, что будет война…»
— 18 марта 2014 года сына призвали, по первой мобилизации. Принесли повестку, он пошел. Да мы и не думали, что этот будет война. Разве знали, что будем вот так воевать, со своими…
19 марта уже был опять в танковой бригаде в Гончаровске.
28 сентября выехали в Донецк. В каком-то селе стояли, потом перевели в Пески. За километр от донецкого аэропорта. Созванивались ежедневно.
Они обеспечивали «дорогу жизни» от Песок к терминалу. По взлетной полосе ездили, на танке, на скорости, под обстрелами.
— В отпуск приезжал?
— Собирался. Даже вещи передал через протоиерея, отца Сергея (Чечина), волонтера из Нежина. Тогда в Чернигове волонтерского движения еще не было (может, мы о них не знали), а посылки передавали через Нежин. Мы возили туда передачу. А Женя свое передал, думал, что выезжать скоро будут. Но не сложилось…
Последний раз говорили с сыном 18-го ноября.
— Что рассказывал?
—. Женя больше говорил с Аленой, а то я все начинала: что ел, не холодно, не стреляют? Никогда не жаловался. А 19-го в трубке уже было: «На даний момент абонент не може прийняти ваш дзвінок». И так по сей день.
Если погиб, то где тело?
Подружка моя, Валя, сразу пошла в Екатерининскую церковь к отцу Евгению. Он позвонил на войну, там в это время стоял «Правый сектор». Рассказали, что наблюдали в тепловизоры движение дотемна. Видели, что Женя бежал. Вроде в сторону аэропорта, там какие-то заборы были.
Потом достали номер телефона командира позиции 93-й механизированной бригады, позывной Купол. Находился в то время в донецком аэропорту. Он рассказал, что с вышек видели то же самое. Был бой, их обстреляли. Но сын оставил танк живым, никого тогда не убило. Попали в гусеницу, танк остановился. Их три человека там было: водитель внизу, командир экипажа и наводчик вверху. Второй выстрел был в боекомплект и хлопцы, когда выскакивали из танка, заглянули, — люк открыт, а Жени внизу уже не было.
Ноябрь, декабрь, январь, — я звонила туда через каждые два дня.
— Кто вам подсказывал, что делать, куда обращаться?
— У знакомой тоже пропал брат. И они мне рассказывали, что делать. Первым делом я написала заявление в СБУ, что на Красном мосту. В прокуратуру. Подали в розыск. Они отправили письмо в СБУ в Киев. Пришел ответ, что на данный момент не могут искать, в связи с боевыми действиями. И так по сегодняшний день, ведь аэропорт находится под сепаратистами. 26 октября в прошлом году в Киеве собирали родителей пропавших без вести. Полковник Михаил Котелевский (отдел поисковых работ, гуманитарный проэкт «Эвакуация 200»), сказал: там упала такая плита, которую надо поднимать специальным краном. Такого у нас нет, а есть в Донецке, но они не дают. И под той плитой тоже есть наши погибшие солдаты.
Черниговская полиция организовала анализ ДНК. Я написала заявление не сразу, потому что не знала, что это нужно сделать. На ДНК брали мазок из внутренней части щеки.
Сдавала только я, больше некому. Результат пришел 11.06.2015 года. Что совпадений с ДНК погибших нет. Теперь оно находится в базе данных. Если вдруг какое совпадение, сразу придет сообщение. Буду сдавать повторно.
Сестру нашла, а сына – нет…
Четыре человека на Черниговщине считаются пропавшими без вести. Норенко Андрей Петрович. Об этом ничего не знаю. Дусь Сергей Васильевич. Он служил с моим Женей, они даже жили в одной комнате. Пропал в Луганске. Ломов Виталий Игоревич. И Чумак, имени не знаю.
Мы обращались везде, куда можно. И в «Красный крест», и к волонтерам. Передачу снимали про моего сына. Я на «Жди меня» ездила даже, в 2016-м. Думали, может в России покажут, в Донецке. Алена сделала заявку в Москву, нам оттуда ответили. Фотографию дали. Потом пригласили нас в Киев. Мы не знали, что кто-то нашелся. Я рассказала там историю про сына и про сестру. Нашли ее, Нину, сводную сестру по отцу. Оказалось, живет в Киевской области, Переяслав-Хмельницкий район.
Людмила Ивановна обращалась даже к экстрасенсам. Сказали, жив, в полуразрушенном доме его кормит какая-то женщина. Легко говорить такие предсказания, под Донецком большинство домов разрушены.
Два странных звонка
— Никто не звонил? Не угрожал, не требовал выкуп?
— Нет. Общаюсь много с мамами, там очень страшные истории. И совпадение ДНК, и захоронение, и звонки всякие.
У Катерины Хомяк из Ривного пропало двое сыновей. Ей сообщили, что везут их тела, обоих. Привезли, встречает, — а это не ее сыновья. Потом несколько раз совпадало ДНК.
У другой мамы совпало ДНК и привезли труп, но у сына была наколка на руке. А там не было. Лица не узнать, — ожоги, разбито. Через какое-то время ей показывают тот самый труп, только уже без руки.
А у некоторых есть даже захоронения на Днепропетровском кладбище. С совпадением ДНК. А по телевизору их видели, как они выходят из боя, из Илловайского котла.
Другим звонят, и деньги просят, и медикаменты. А у меня ничего не просили… Женя у меня такой, это в его стиле. Будет терпеть до последнего, но ничего не попросит. Военный.
Но случилось два странных звонка. Номер неизвестный. И так «Алло…» и вроде его голос. Одно только слово, и все… Я сестре рассказала, а она говорит: «Это у тебя крыша уже поехала». А через год повторилось то же самое, но голоса уже не было слышно. Звонок, «неизвестный номер», я «Алло?» а оно отключилось. Первый раз в 2015, второй в 2016 году. Примерно в одно и то же время, в октябре. В 2017 я так ждала, но ничего уже не было…
Когда перед Новым годом освободили 74 наших пленных, оказывается, там хлопцы больше трех лет находились в плену. Рассказывали, остались сидеть такие, про которых даже не знают, что они там. Держат для чего-то.
Я бьюсь, чтобы его подали в список на обмен. Даже буквально на прошлой неделе звонила в центр координации пленных в Киев. Говорят: мы периодически подаем. Но только если не знают, где человек находится, на обмен не ставят.
Приходили ко мне домой военные, наверное, из военкомата. Предлагали признать моего Женю погибшим. Мол, что вам, деньги не нужны, квартира? А для кого мне эти деньги, квартира, для кого? Нет, пока последнего пленного не вернут, я сына погибшим не признаю.
Елена Гобанова. Фото автора
На снимках: Евгений Савенко. Первые дни в АТО
*Организация занимается поиском, эксгумацией и вывозом погибших в зоне АТО
