МАМА ТАНЯ: «КОГДА ЖЕНЩИНЫ ЗВОНИЛИ МУЖЧИНАМ СВОИМ, ОНИ МНЕ ВСЕ ПЕРЕДАВАЛИ ПРИВЕТ»
Головна » Перехрестя » МАМА ТАНЯ: «КОГДА ЖЕНЩИНЫ ЗВОНИЛИ МУЖЧИНАМ СВОИМ, ОНИ МНЕ ВСЕ ПЕРЕДАВАЛИ ПРИВЕТ»
30.10.2020 | Перехрестя
Черниговка 57-летняя Татьяна БОРИСЕНКО, легендарная мама Таня, медсестра батальона «Айдар». Воевала два с половиной года — в самые трудные 2014, 2015, 2016. 24 суток была в плену.
Награждена орденом княгини Ольги третьей степени, орденом «За мужество» третьей степени, нагрудным знаком Минобороны Украины «За образцовую службу», медалью «Доброволец АТО», знаком отличия президента Украины «За участие в антитерористической операции», знаком отличия 128 бригады, орденом «Народный герой Украины».
Как сейчас живет мама Таня? Разговариваем в беседке, во дворе частного дома в Новоселовке под Черниговом. Рядом лежит немецкая овчарка Чита.
— Почти все время я дома, — присаживается Татьяна Григорьевна за стол, — ухаживаю за мамой. Мама тяжело болеет (разговариваем в начале августа), ей 84. Я инвалид войны второй группы. Когда надо, работаю в Красном Кресте. Добровольческая волонтерская работа. Это не обязывает ежедневно куда-то ходить. Ежедневно не смогла бы.
«Я НЕ ПОЗВОЛИЛА Б, ЧТОБЫ КТО-ТО ИЗ-ЗА МЕНЯ ЛИЛ СЛЕЗЫ»
— Общаюсь с друзьями много, — рассказывает. — Все побратимы приезжают ко мне домой. Сейчас приехал Виталька Черкасов из Запорожья, позывной Кабан. Сережка с первой танковой приехал, Николаенко, позывной Кипиш. Часто звонят: «Тебе что надо помочь?» Недавно погреб делали. Олечка Политова приезжает из Киева. Она тоже в плену была, более двух лет. В 2017 году, в декабре, состоялся большой обмен и ее освободили. Мы с ней очень дружим. Она врач, работает в МОЗ Украины на экспертизе. Она с мамой мне очень помогает. Советует. Благодаря ей, мы как-то тянем, мама живет.
Приедет, в огороде полет. Огород зарастает. Я сама не могу наклоняться, голова болит. На войне я приобрела лучших друзей в моей жизни, которых я очень ценю.
— Вы в мужском коллективе и у вас не было романа? Так могло быть?
— О романе я априори никогда не думала, потому что у меня была совсем другая цель в жизни, спасать людей. Это во-первых. Во-вторых, завести роман на войне, это ты уже не будешь свободным. Ты будешь думать об этом человеке, ты не сможешь оказывать помощь такую, как надо. Твои мысли будут с тем человеком. Но я со всеми дружила. Если, возможно, и была у кого-то такая мысль, но я себя поставила так, что всегда это была просто дружба. И когда женщины звонили мужчинам своим, они мне все передавали привет. Они меня знали как порядочного человека. Я как женщина ставила себя на их место. Муж далеко, и эти переживания, ревность, может быть. Если она узнает, что у мужа какой-то роман. Как может женщине быть больно…
И я никогда бы не пошла на это. Ни-ко-гда. У меня с мужем были предательства с его стороны. Я, все пережив на своей шкуре, не позволила бы, чтобы кто то из-за меня лил слезы.
— А тогда ведь женщин на войне было немного.
— Да, немного. Юлия Толопа, позывной Валькирия, Адриана Сусак, позывной Малыш, Стелла Мусаева, Эмма Зинченко, Вика Заверуха. Это девушки, которые с автоматами, боевые. Лада Введенская, медик. В вооруженных силах девушки были в основном штабистами. А боевые — только в добровольческих подразделениях. Потом уже по контракту в вооруженных силах медики начали появляться. Но, практически, санинструктора — это хлопцы. Потому что с поля боя вытаскивать — надо физическая сила.
«ПОПРОЩАДИСЬ, И НАЗАД В ГОРОД СЧАСТЬЕ»
— «Айдар» — батальон территориальной обороны Луганской области. Но черниговцы тоже были.
— Вадим Жеребило. Из Мены. Позывной Диджей. Я не была на похоронах. Мы приехали в Киев, провожая в последний путь Вадима и Руслана Бабурова, Немца нашего, Вадима повезли, а мы вернулись на боевые назад. Проводили их с Майдана, попрощались, и назад в город Счастье.
Коля Анищенко, Черный, который 5 сентября 2014 года был в бою, попал в плен, был обожжен, потому что хлопцы горели. Раненный весь. Но, слава Богу, живой. Он вышел из плена. Его обменяли. Сейчас в Чернигове. Потом Женька, наш Крымчанин. Серега, Саша, сначала был в 13-ом бате, потом перешел к нам.
Наш Андрей Богуш. Белорус. 5 сентября 2014 года они попали в засаду. Их расстреляли — 38 человек. Те, которых доставили, которых забрали, это погибшие. Когда его хоронили здесь, я была в плену.
— В Александровке, где жил Андрей Богуш, я разговаривала с айдаровцем, сопровождавшим тело побратима. С большим уважением о вас отзывался. Благодаря человеческим или профессиональным качествам? Вы медсестра?
— Знаете, как я вам скажу. Я для них в первую очередь была и другом, и психологом. Они шли ко мне, советовались, разговаривали как с родной душой. Я их всегда поддерживала. И когда была на базе, а хлопцы на боевых, и у меня были какие-то вкусняшки, я их берегла, сама не ела. И когда они приезжали, я старалась их чем-то вкусненьким накормить. Как медсестра я доставала лекарства. Я звонила, узнавала, кому что надо. У меня была очень сильная аптека, потому что мне помогала диаспора Италии, мне помогал Киев очень. Я никогда ни в чем им не отказывала в медпомощи. Они знали, что если я на боевых действиях, рядом с ними, то у них есть надежда, что я их спасу, я их вытяну.
Как-то был такой момент, что я после ранения, контузии вернулась в батальон, и сразу поехала на позиции. Именно туда, где Богуш, еще Богуш был жив. А Миша Борода наш был командиром там в зеленке. А перед этим погибли хлопцы. Два человека. Был обстрел сильный. Это, по-моему, или 28 или 29 августа 2014. Я приехала, привезли мы с Бодей, с водителем нашим, арбузы. Я набрала им вкусняшек, печенья, а рядом стояла Первая танковая. Мы и им отгрузили, все-таки стоим рядом. Я лекарства привезла. А тут начался обстрел. И Миша Борода через все поле, — я стояла на перекрестке, там был выкопан капонир (укрепление) и больше никакой защиты, — и вот он через все поле, под минометным обстрелом, приехал за мной. Он набросил на меня каску, бронежилет, мы сели в машину и мчали по полю. И летели мины. Мы ехали, — и, может, это такой был истерический смех, — мы смеялись, а такие осколки по машине били страшные. Мы, когда доехали, в окоп прыгнули, а нас тогда бомбили целую ночь. То грады, то 120-ые минометы. И ни один человек не погиб. Миша говорит: «Ты как талисман. Давай с нами оставайся. Видишь, сколько бомбили, — вчера погибли хлопцы, а сегодня нет».
А комбат позвонил Мише, говорит: «Срочно ее привези». У меня после контузии такое покачивание было, неадекватность, он боялся, чтобы я не погибла. И они меня отправили на элеватор, на высоту, медиком. Приезжали хлопцы с боевых, я вытаскивала осколки, лечила. Сидела до 6 сентября. 7-го попала в плен.
«В ПЛЕНУ ИЗ ТЕБЯ ДЕЛАЛИ ЖИВОТНОЕ, МОРАЛЬНО УНИЧТОЖАЛИ»
— Мужчинам было легче в плену психологически?
—Представьте себе, 12 хлопцев и я одна. Ставили на ночь болсанку пописать. Парень может, а я как? У меня ноги пухли, я не могла сходить в туалет. Нас выпускали два раза. Утром, часов в 7 в туалет и вечером, и все. И ты терпел. Если хлопцы могли сходить в бутылку, то я этого не могла сделать.
— А так, чтобы они отвернулись?
— Как в бутылку попасть пописать? Это смешно. Было такое, что и обкакивалась. Был понос. Нам воду привозили в канистрах. Из-под горючего. И вода была такая, знаете, словно жирок плавал. И начался понос. Я просилась, но меня не выпустили. Под себя ходила, ты слышал эту вонь, ты… Из тебя делали животное, морально уничтожали. Но, знаете, были на смене хлопцы, которые выпускали нас в туалет, давали печенье, сигареты. Были такие хлопчики, двое молодых. Ярославка, я его никогда не забуду. А были такие, что шаг влево, шаг вправо, расстрел. Издевались.
— То, что вы женщина — это было поводом для особых издевательств? Или, возможно, наоборот, иногда вызывало сочувствие?
— Не было у них сочувствия. Тебя держали за врага. Когда я попросила, чтобы меня в комнатку перевели в отдельную, то они мне предложили в гроб лечь. Вот это, говорят, будет твоя комната, в ней ты и поедешь домой. Тогда там был Грэм Филлипс (британский журналист-фрилансер) телеканала «Раша тудей», он снимал видео, смеялся, говорил, что так, давайте ее положим, будут такие кадры хорошие. А мне тогда все равно было. Думала, кладите, везите.
А когда я за хлопцев заступилась, они меня забирали на расстрел, за то, что я такая умная. На расстрел возили. Страшно было, очень страшно. Но они поверх стреляли, из автоматов. Я стояла и думала, что только бы сразу. Раз и все. А они просто издевались. Отношение было такое, что не смотрели, женщина ли ты. Мне было за 50. И все равно…
— Лишь бы только не было изнасилования.
— В основном насиловали молодых женщин. Старших как-то не трогали. Но если горцы, кадыровцы (члены так называемой службы безопасности президента Чеченской республики Кадырова), то им все равно кто, какой возраст у женщины.
Чеченцы мне сказали: или ты будешь с нами спать, или мы твоих айдаровцев расстреляем. Я сказала, что я согласна спать. Сказали, что сейчас приедут они, сколько человек, не знаю. Но что-то случилось, что их вызвали. И меня миновало, наверное, Бог на свете есть. Тогда Виталька из 80-ки заступался за меня, сказал: «Не трогайте, можете меня расстреливать».
— Когда смотришь видео, на котором кадры плена, не находишь слов.
— 24 дня в плену. Нас быстро поменяли. Это благодаря Мельничуку, комбату. Тогда, правда, подключился Ляшко. Мы сидели: 80-ая бригада, первая танковая, айдаровцы, львовская территориальная, харьковская территориальная. Очень много черниговских хлопцев. Саныч был из Десны, майор. Первой освободили восьмидесятку, а на вторую попытку договорились о нас, об айдаровцах. Меняли меня и батюшку капеллана с «Айдара». Он со мной шел забирать тела погибших. И со мной попал в плен. Владимир Мисечко. Только нас обменяли, через день должны были менять первую танковую, Андрея Демиденко, но так случилось, что пошли бои, и этот процесс прервался. И они отсидели по 54 дня.
— Инвалидность связана с пленом?
— Все связано. Контузия при обстреле. Под 120-миллиметровую мину. У меня нога раненная левая. И плюс плен. Меня там били очень, череп проломили. Все в куче дало это. Но я еще служила. В 128-ой бригаде. 2016 год. Когда мне плохо стало, меня прямо из части комиссовали. В госпиталь попала. И госпиталь бумаги на комиссацию оформил. Приехала, сдала автомат свой, потому что он на мне числился. Была полная комиссация 26 сентября 2016 года. Инсульт был. У меня давление поднималось-поднималось, а теперь резко почему-то упало. Таблетки пью. Нейроксон. Капалась во второй горбольнице. Три-четыре раза в год. А сейчас коронавирус, все остановилось в лечении.
«У МЕНЯ НЕ БЫЛО НИ ОДНОЙ ПУТЕВКИ В САНАТОРИЙ»
— У нас еще не принят закон о пленных, это очень плохо, — продолжает о наболевшем. — На Черниговщине очень много побывавших в плену. Было Дебальцево, была станица Луганская. Бои, а во время боя они попадали в ад плена. И никакой защиты сейчас для них нет. О них как-то совсем забыли. Им нужна реабилитация. Нужна денежная помощь. Дают путевки в санаторий. А может, человеку нужно куда-то поехать совсем в другое место.
— Санаторий — это тоже своего рода режимное учреждение.
— Не каждый его любит. Хотя за пять лет, как я получила статус участника боевых действий, у меня не было ни одной путевки в санаторий. Так же и Коле Черному не давали. Виталику Черкасову — тоже ни одной. Это люди, которые прошли боевые. Деньги к 9 мая, к 8 марта мне присылают. Одноразовую помощь. Я сейчас в Киеве прописана. Пять тысяч гривен дает Киевская городская государственная администрация, и пять тысяч дает область. В Чернигове эти суммы меньше.
— Как без санатория, без больницы восстанавливаетесь?
— Вон у меня восстановление лежит, — кивает на собаку. — Если мне очень тяжело, я сразу к ней: «Доця моя, мой Читарик». Чита по документам. С ней общаюсь, гуляю. Овчарка немецкая. Она работала в 128 бригаде на разминировке. Сапер-собака. Есть медаль собаки-участника боевых действий. Когда она заболела, ее комиссовали. Я ее забрала домой, потому что мы с ней были подружки, с этой девушкой. Доченька, — обращается к собаке, — иди сюда, моя красавица.
— Настя, дочка, не ревнует:)?
— Настя старшая дочка, а это младшая. Настя ее систер называет, сестра.
Настя живет в Италии. Работает. Замужем. Муж купил трехкомнатную квартиру. В Венеции, за 120 тысяч евро. Раз в квартал вносит деньги в банк. И при этом они ездят, путешествуют, работают. Живут так, как я хотела, чтобы жили все люди в Украине.
— Вы прописаны в Киеве.
— Мне там дали квартиру. Потому что это все, эти полдома, моей дочки Насти. Мое личное жилье осталось в Донецке. Я с мужем разошлась и уехала. Мы жили в Енакиево, на родине Януковича. У нас там была квартира трехкомнатная. Мы продали половину этого дома в Новоселовке и купили квартиру в Енакиево. Он (муж) сам оттуда. А потом мы разошлись, в 2003 году я приехала с дочкой сюда, и мы жили тут. Мы остались без ничего.
Я потом интересовалась, что муж нашу квартиру продал боевикам. Я осталась без жилья. И мне как инвалиду войны, учитывая то, что у меня нет своего жилья, Киев выделил субвенцию, и я купила квартиру. Равноценную, как там. Эти деньги на руки не выдаются. Один миллион 350 тысяч гривен. Я купила трехкомнатную на Березняках, как раз возле фонтанов. Русановские фонтаны, каналы, где мост Патона. Как раз окна выходят на эти каналы. Очень красивое место.
Сейчас не могу там жить, за мамой ухаживаю.
Слышу иногда: «От Борисенчиха себе квартиру заработала. От за чем она на войну ездила». И другое слышу. Мы ехали, не зная ни за УБД (статус участника боевых действий и льготы), ни за награды, мы ехали защищать Родину. Не понимают этого, как так — ехать защищать Родину. Но не все вокруг завистники. У меня хорошие соседи. Руслан из 13-ого батальона, Саша — в полиции служит, Валя — верующая.
— Нужно было выбивать субвенцию или вам предложили?
— Нет, я просто подала документы как инвалид второй группы, и то, что я стояла на квартучете в Киеве, что у меня нет своего жилья. Я не считаюсь переселенкой. Но у меня ж было подтверждение, что я из Енакиево. А в Чернигове у меня ничего нет. У нас с мамой, даже если бы все это было не на дочку, жилая площадь 21 квадратный метр. И они выделили без всякой волокиты.
Сама никогда бы не смогла купить жилье. У меня вроде бы и пенсия хорошая, но болеем мама и я. Пенсия 11 тысяч гривен. Лекарства, лекарства… Они все дорогие. Машинка стиральная не выключается. Маму переодеваешь, стираешь, постоянно памперсы, прокладки. На 3-4 тысячи гривен только этого на месяц. И, конечно, я свою собаку не обижаю. Печенка, сердце, только рис или гречку ест, других круп не признает. Кормлю из рук. Если я ее не кормлю, будет лежать обиженная.
«РОДИЛАСЬ НА ШЕРСТЯНКЕ. МАМА РАБОТАЛА НА КАПРОНОВОМ КОМБИНАТЕ»
— «Айдар». Легендарная слава. Но батальон не любили ни другие добробаты, ни ВСУ.
— Мы никому не подчинялись. Если так решили, значит так. Если бы мы делали по приказам, мы бы ничего не заняли, никакие города не освободили. «Айдар» и сепары ненавидели. Приказам не подчинялись. Пока решение из Киева придет, мы сделали, и деваться некуда. Хорошо знали местность.
— Если до войны жили в Енакиево, то «Айдар» — это не случайно? Связались тогда, в 2014 году, с ними…
— Майдановцы все ехали на восток. Ехала наша афганская восьмая сотня, они меня забрали. На Майдане мы были на Грушевского вместе и туда поехали вместе. Командиром был Филипп Слободенюк, царство небесное. Я была у них единственным медиком.
— В Енакиево тоже работали медсестрой?
— Нет, частным предпринимателем. Медсестрой работала только в Баку. Там заканчивала медучилище.
Чернобыль, 1986 год. И я из Чернигова поехала в Баку, там у меня тетка, знакомые. Там жила и работала до 1990 года. Когда был черный январь, война Азербайджана с Арменией, когда заводили войска, давили танками, когда был комендантский час, и можно было только на «скорой» ездить, я сидела в квартире, пряталась в нише для банок. Это было страшно.
И я переехала сюда. 1991 год, родила дочку. Не было денег. Ездили на Москву. Возили мясо, торговали на рынках. А потом переехали в Енакиево. Три года прожили. Край зеков. Все по понятиям. Все решалы делали. Свозили уголовников на шахты. Нет семьи, где бы кто-то не сидел.
А родилась я на Шерстянке (рабочий район Чернигова). Мама, Мария Петровна, работала на капроновом. Комната в общежитии… Мама зоотехник по образованию. Переехала в Шестовицу к себе на родину, там работала. А потом ее послали в командировку в Крым, мы жили в селе Виноградном, два года. Вернулись в Чернигов, мама пошла в совхоз имени Калинина, он был на Бобровице. Там проработала, участок под этот дом получила. А отец умер, когда мне было семь лет. В детстве — без отца-защитника. Выросла — было два брака, они в прошлом.
—Есть мечта устроить личную жизнь?
— Нет. Я не хочу. Я свободный человек во всех взглядах. После войны я поняла, что не хочу ни за кого переживать. Хочу быть свободной и в перемещении, и в своих мыслях. Не хочу семейных споров, а они обязательно бывают. Мне так лучше жить. Дочка Настя от первого брака. Второй брак гражданский. Буду сама, мне так легче. Зачем мне муж, если у меня есть друзья. Они и друзья, и как мои дети. На 20-30 лет моложе. Приезжают: «Ма, давай тебе поможем».
— А кто вас первый назвал мама Таня?
— Еще на Майдане, когда молоко грела, разносила. Морозы, холод. Принесу, а они говорят: «О, наша мама пришла, молочка принесла». А потом мама Таня и пошло, и пошло. С Майдана в «Айдар», там мама Таня, с айдаровцами в 128-ю — и там мама Таня. И так закрепилось. По фамилии никто не называл. Борисенко — моя девичья фамилия, я ее не меняла и не жалею об этом.
О ВОЙНЕ И ОСВОБОЖДЕНИИ
Прекращать войну можно только путем переговоров. Мы не способны дать отпор. Те, кто кричит, что способен, они там не были, диванные воины. Куда вы призываете? Чтобы пол Украины положить? Чтобы отдать еще часть земель? Это просто провокаторы. Они не были на передовой. Собирайтесь, берите автоматы в руки. И освобождайте. Попробуйте. Мы что могли, в 2014 году освободили. Мы в 2014 остановили эту напасть. Все. Теперь идет окопная война. Перестрелка. Мы не состоим в блоке НАТО, чтобы натовские войска зашли.
Какой красивый был город Пески. И посмотрите, что война сделала с этим городом. Мы, когда были на опорниках в Песках, я заходила в дома. Детские игрушки валяются. Хаты разбомблены. Смотрю, хорошая мебель, ремонт, и все разбомблено. Люди жили, радовались, хотели жить — и тут война. Крикуны, вы хотите тут такого? Вам недостаточно этих калек, которые уже есть — без ног, без рук, у которых крыша едет, которые вешаются, в могилах лежат.
О ШАХТЕ БУТОВКЕ
2016 год. Шахта Бутовка. С 10 на 11 июня бомбили сильно. Правый сектор. Много погибших, раненых. Требуем огня. 128-ой не дают открывать огонь. Ад творится. 58-я бригада, стоявшая рядом с Авдеевкой, те кладут на приказ Киева и начинают бомбить. Наконец-то позиции не заняли сепары, хлопцев вывезли. Слава богу, только четверо было погибших, остальные раненые. И тут же, на следующий, день приказ: вывести Правый сектор из зоны боевых действий. Забрать оружие у них. Если будет сопротивление, стрелять на поражение. Командиры в шоке. Как стрелять в своих? Везде была расставлена полиция. Наши пробирались хащами на базу, чтобы не сдавать свои автоматы, которые они взяли в боях. Им никто не выдавал их. Элементарно Киев давал такие приказы. Это если котлов не считать. Мелкие приказы. Все шло против нас, против добровольцев. И в 2014 году, когда заняли Счастье, РНБО (Рада национальной безопасности Украины) по «Айдару» собралась, хотели расформировать «Айдар» и Правый сектор. А Мельничука вообще в дурдом хотели отправить. А как мы сдавали гильзы, как нам не давали стрелять. Как опечатывали гранаты и мы их сдавали. Это за то, что освобождали земли. Это все на крови — эта власть. Вот почему, голосуя за Зеленского, голосовали многие против Порошенко.
